Читать интересную книгу Межгосударство. Том 2 - Сергей Изуверов

– Ничего не принимал, дай опомнится, гнидавошь.

– А жена это дело с тобой пробует хоть раз в год? Не блюёт после? Если она что-то подмешала в ритуальный поцелуй, то нах такое лечение.

– Всех жён в кладовке без дна запер.

– Хоть одна светлая, небось не сам допёр? Так о деле.

Эпизод пятый, действие второе. Ганс заходит за спину Маркизу и ощупывает его шишковатую голову.

– Так и думал, кровопийца. Мобикус гелестратум или в переводе… да тебе, недалёкому, и такое не сообразовать между ушей.

Эпизод шестой. В кабинет входят два невзрачных японца. Замирают возле оставленной открытой двери и бесстрастно смотрят на представшую картину. Ганс продолжает лечение. Маркиз успокаивающе машет рукой.

– Что хорошо, случай печальный, что плохо, отнюдь не роковой. Лечение, так и быть, правдивое, а то репутация исхлещет. Жри яблоки и дрищи. Сок вместо крови, варенье не из мизинцев, запеканка не из почек галдящих за стеной. Ща выдаю хруст в перспективе, ты мне пять червонцев, сам сказал, «падлой буду».

Эпизод седьмой. Ганс отправляется к столу, извлечь из портфеля яблоки и получить плату. Маркиз, не оценив произведённого сеанса и заподозрив в Гансе одного из тех самых шарлатанов, плюя не попадать в, таким трудным, багровеет и угрожающе приподнимается со своего.

– Да сиди уже, нехристь, видишь, другие нехристи пришли, но прав, перетопчутся. Не в том положении, скакать как козёл, хотя такой и есть.

– Ах ты херов щенок, херов мальчишка, херов молокосос, херов надувала, херов очковтиратель.

– Но, но, но, облуда, попридержи, я ещё хруста не слыхал, а ты уже.

– Тебе ещё и хруст? Да я батога из собственных пятипалых совью, чтоб тебя внутри жопы отстегать.

Эпизод восьмой. Маркиз предпринимает отчаянную захватить Ганса через столешницу. Тот решает более не задерживаться, хватает портфель и кидается наутёк. Маркиз некоторое время стоит, беспомощно глядя то в отвратительно пустой проём распахнутой, то на застывших двумя глиняными Буддами японцев, без сил опускается в кресло, головная боль делается нестерпимей домашней канонады. Один из якудза совершает решительный вперёд, призывно смотрит на Маркиза.

– Вот нехристь безмозглая, где тут ещё могут быть, у дворецкого в заднице?

Эпизод девятый. К хозяину хижины в глубине сада. Является не только хозяином строения, но и самого сада, деревьев произрастающих в. Сообщение действительности: пройдоха Ганс внуком старика и единственный родственник. Воровство в саду деда практикует с регулярностью. Старик решает, подействует прилюдный позор. Когда Ганс перемахивает через забор, дед выходит на крыльцо и отправляется вслед за внуком. Ганс всходит по деревянной лестнице и допущен во внутренности барских покоев. Старик обкладывает тамошних хозяев последними дураками и разинями, раз имеют неосторожность впустить к себе его пройдошистого. В стройный план, полный праведного гнева, вмешивается досадная. По дороге катит громадная телега, до отказа длинными нетёсаными брёвнами. Лежат пирамидой, обнадёжены толстой верёвкой, удерживающей соседствовать. Верёвка перетирается о шершавую и все брёвна в разные стороны, как раз против места, в ожидании реликт. Грохот, ругань извозчика, брань самого старика, одно из брёвен на больную мозоль. Внимание к двери утеряно. Выскакивает спешащий покинуть негостеприимный Ганс с надобным старику портфелем в руках, скатывается по лестнице, пропадает из виду. Стариком не замечен. Возвращается к наблюдению. Из двери два японца, один в руках портфель, с яблоками, принадлежность коих. Старик устремляется навстречу. С почтением смотрят как лунь бодро через бревно, одобрительно качают головами. Дед обутой в жёсткий сапог по щиколотке одному из, выхватывает портфель с деньгами Маркиза и устремляется.

– Что, косоглазые, похрумкали чужого налива?». По стохастичности вспомнил, тряхнуть стариной и устремиться к сёстрам, во времени вокруг, вчера, сегодня или завтра, день, в якобы старшая. Облегчил корчи стула, второпях пожонглировал подарком, хвала месяцу Нисану заранее, чалму сдувает ветром к дому под мостом. И это называется гоминиды с анатомическими особенностями? Не люди, не боги

Откуда им знать

…про добро и зло, взволнованно кто начал, знающий толк, показания свидетеля, пытка в лоб присягобиблией, коротышка, едва выше подземных, задрав капут и жадно на собеседника в черных засаленных, унылом котелке, с чернотой на двойной штрих шире склеры (ммм, как будто что-то знакомое). Бросаются гробовщики, мормонские коммивояжеры, неудачливые мошенники шелкующие на автомотрисах, бомбейские чистильщики прибрежной полосы, обнищавшие розенкрейцеры, духи, нашептали Александру Эйфелю строить башню, инженеру Уайзу продать концессию на Панамский, Гофману взять имя Моцарта, распорядители вагонеток солькурских шахт, отцы чьи дети сами решили принять постриг, приблизительно так один солькурский скваттер, вздумавший культивировать кротов и бобров, молочники Зоббурга, сочинители ансерпиннамов и тайные археологи. Готлиба Нараяновича С. к последней реестра, с некоторой, не малой для, смыслил в археологии тех дней. Владелец-на-крови небольшой лавки, в склепе, продавались старинные, более раннего нежели антиквариат и свершались иные дела (однажды поехал в Африку с фигуркой Генриха Шлимана в чемодане, к Анри Муо, эквивалентил даже сочувственно, понимал, Ангкор-Ват нигде и никоим не отсимонишь). Удручался докладом из агентов, вынюхивающих существование, если повезёт, местоположение нещупанных артефактов, как сам в последнее время склонялся. До касательства к археологии, предпочитал шукать по подвалам, потом продавал или обменивал, самостоятельно. Вдобавок к мрачному наряду наследовал от отца гриснец, вкупе с версторостом раздирало метрики неприкрытым гробовщиком из ритуальной подай-с-унылым-лицом, договаривается обо всём на цвынтаре, может углубить могилу и сколотить, и отлакировать гроб, и спихнуть через выкоп. Милый, добро и зло мало кому интересны в наш век, их чрезвычайно тяжело продать, если только ты не наёмный убийца, иди, подумай ещё. Напутствовав таким, опустился на скамейку подле ступеней, в подвал лавки, забросив одну на вторую, оголив грязные носки в бело-красную, смотреть на снующих во все крестьян, городовых, более легкомысленных чем сам торговцев, институток с тайными мыслями, гувернанток с подопечными, суфражисток с лозунгами, миллионщиков с красными шеями, унылых волонтёров, богумилсектантов, коляски с верхами, извозчиков с отобранными номерами, солдат с ранцами и депешами, перемещались перед глазами сообразуя дихотомический калейдоскоп. Пару месяцев или около Гровер Кливленд стал новым Соединённых, в Австро-Венгрии уравняли немцев и чехов, на Балканах статус-кво, сегодня из тюрьмы Оскарчика, особенно яростно порадовался, ожидая новых преобладаний эстетических ценностей над этическими в прессе и въяве. В семь встреча ещё с одним, готов личвремя для общественно-полезного продукта в конце месяца, в этом мае дела не шли, а вешались, обрушивая на голову фальшбалки, решил наколдовать у порога письма раньше обычного. Встреча в трактире «Бэкон и свинина», старинном монрепо по меркам их, существовало до рытья катакомб и до, однофамилец второй «Органон». Агент, по основной профессии, надуманное призванье, конопатил для наследников щели династий, чертил и разукрашивал генеалогические, в процессе этих копаний в семейных крамолах и инцестах, выуживал для Готлиба сведенья о том или ином, и вещице или возможном месте в пространстве-вампуке и времени-агрегации. Отягощаться поисками и восстанавливать как там всё раньше любил больше чем ауратус ауратус аквариумное стекло, но меньше чем земля – притягивать предметы. Просидел на скамье до начала седьмого, почти не двигаясь и не меняя, запер внутреннюю, наружную, фенестр, хвала архитектурным просчётам, не, позвякивая треншальтерами от всей жизни, в тратторию. Агент поджидал, сидя в углу за пустым, принципиально не выворачивая карманы в таких. Кивнул трактирщику, расшифровывалось приветствие и обыкновенная надобность, подсел к знакомцу. Делал я тут заказ для одной дамы (от Каролины Ансбахской до Фанни Каплан), случайно наткнулся на связь с семьёй, давно терзавшей мозжечок. Благодаря этой даме смог получить доступ к материалам и узнать о том своём роде гораздо, почти достигнув лимфатического узла. Оказывается после Невшателей сделались и Замеками, чего я никак не мог, а, стало быть, и Вуковары тоже отсюда. Готлиб слушал болтовню не перебивая, убеждая себя, принимает людей такими, сами неосознанно преподносят. Тоже под властью сильнейшего увлечения нашариванием, не имел склонности и потребности выговариваться, рассказывать наиболее невероятное. Да и всё всегда вероятно. И столько самоубийц, столько неизвестных людей, да, теперь я стал понимать, всё не так христоматийно. И все зачинают детей в позднем и живут до девяноста и больше. Ксения Вуковар состояла в связи с этим Елисеем Старокитежским, основавшим самый большой странноприимный дом и приняв в него самого себя. Князь Иордани в шестнадцатом, вот он-то тебе и. Если б не Ксения и Китеж, нам бы перепали только христопереиначивания, которых и так жопой жри, однако они, как ни странно, разделяли для кого он муж, а для кого отец, от этой ясности ненавидели ещё более люто, всё передали по персоналиям и через триста с гаком, и теперь ты этого Елисея вполне можешь. Да было бы что, а я-то не подведу. Есть и даже больше чем ты сможешь унести, так я думаю. Тогда найму телегу или туда не доедет? Доедет, намекаю на Иордань. Далековато. Обиженно вскинулся. Ну, Иордань так Иордань, а где же там именно? Сперва про Елисея, а где именно своей башкой допрешь, мне ещё растягивать лица в кленовые листы.